"Идет Господь по земле странником и, страдая, наблюдает, как люди, которым дана свобода воли, ищут дорогу к Нему, часто на ложных путях".
– Михаил Андреевич, Патриаршая премия не первая у вас, в 2019 году…
– Нет, ее один раз вручают. Просто тогда я был номинантом.
– Вручали 9 июня, но на церемонии вы не были.
– Я не был.
– Но это не отменяет того, что премия важная, и она дается за вклад в развитие духовно-нравственных традиций.
– Это, может быть, единственная премия, которая, попросту сказать, наша премия. У нас в стране много премий, но большинство – либеральные. Либеральные тусовки. Там получают премии часто за произведения очень сомнительные, как в идеологическом плане, так и чисто эстетическом. А эта премия не случайно возникла, как бы в противовес тем премиям.
– Эта премия за книгу «Вышедший из бурана. Книга бытия» или по совокупности заслуг?
– Тут можно сказать и так, и так, потому что отправлялась как раз “Вышедший из бурана…”. Имея опыт с номинацией, я отказался предоставлять свои книги. Но Уфимская митрополия сама проявила интерес и отправила эту книгу.
– Книга, которая сейчас у меня в руках, «Вышедший из бурана. Книга бытия». Жанр определен как роман-эссе, хотя вы говорите, что трудно определить жанр однозначно, потому что это и притча, и публицистика где-то, и даже фантастика местами.
– Да.
– А фантастический элемент в чем здесь? Мы в фантастической стране, конечно, живем, но как вы сами это определяете? Какие-то допущения, да?
– Какие-то допущения, да, которые в реальной жизни нереальны, но которые дали мне возможность высказать мысли, которые иначе выразить было трудно.
– Сорок лет вы обдумывали эту книгу. Сорок лет она писалась?
– Начал писать сорок лет назад, потом бросил. Потом как-то урывками писал. Потом сжег ее. Хорошо печку растоплять на даче в холодные дни. Мне стало страшно просто. Тут много фантастического. Какие-то у меня были догадки, когда я писал. А пришло время, когда открылись многие архивы. И оказалось, что то, о чем я думал, в действительности гораздо страшнее, чем я думал. Я решил, что этим заниматься не буду. Просто все это сжег. Но оказалось, что я печатал через копирку, остался второй экземпляр. Оказалось нетрудно восстановить. Читая этот второй экземпляр, я решил про себя, что не такой уж я дурак. Что-то менялось, что-то не менялось, но последние годы, четыре-пять лет, целиком только работал над ней. И когда закончил, наступило опустошение. Оказалось, что самое страшное – ничего не делать. Потому что писать я уже не могу и не писать не могу. Для меня потеряла смысл моя дача, потому что она существовала только потому, что я там писал. Там мне хорошо писалось. Где-то в промежутке я пилил, колол дрова, занимался какими-то другими делами, и снова садился за стол. А теперь это потеряло какой-то смысл.
– Мне кажется, это временное состояние опустошения, обязательно придет наполнение. Михаил Андреевич, “Вышедший из бурана. Книга бытия”, вот название само, здесь сразу отсылки ко многим вещам, явлениям и ключевым понятиям. Образ бурана – здесь и Аксаков, и Пушкин сразу за этим. Чем привлекает этот образ?
– Почему буран? Это, кстати, относится к фантастике. Есть в книге фантастический сюжет, когда один из героев книги – реально живущий Вадим Туманов – встречает на пути на электричку во время страшного снежного бурана человека. Он не позвал его к себе на ночлег, а указал дорогу. Одет человек был очень легко – в одежду зэка 40-50 годов: кирзовые сапоги, телогрейка и прочее. Через несколько дней он узнал, что недалеко от остановки нашли замерзшего мужчину в такой одежде. Его занесли, чтобы собаки не растащили пока приедет милиция, в железнодорожную будку на ночь. А утром там его не оказалось, хотя все заборы и окна целые. Получается, что встретил она на своем пути Господа Бога”.
– Есть такой писатель и философ Юрий Мамлеев, его доктрина о «Вечной России». Он говорит, что Россия – между Бездной и Абсолютом, на грани территория, где происходит всякая мистика, а иногда и чертовщина. Михаил Андреевич, вы все эти годы размышляете о том, что такое Россия. Кто-то говорит, что это – особая русская цивилизация. Что вы поняли о нашей стране?
– Я совершенно согласен, что это особая русская цивилизация. Может быть, неслучайно мы снова вернулись к Евразии, евразийская цивилизация. Потому что это совершенно уникальная страна. Страна трагическая. Неслучайно на нее сваливаются все беды. Как, допустим, к церкви тянет всяких бесов, так и к России тянет всяких бесов. Почему-то она мешает жить, хотя находится вдалеке. Наверное, единственная страна, где в каком-то духовном единении живут православные и мусульмане. Я знаю другую такую страну – это Сирия. Это по-настоящему мусульманская страна. Допустим, Турция не мусульманская страна, хотя считается. Потому что там масонство и прочее развито. А в Сирии наряду с мусульманскими праздниками отмечается на государственном уровне Рождество Христово и Пасха. В самой главной мечети Сирии Омейядов главная святыня – голова Иоанна Крестителя. Главный минарет – минарет Исы, Иисуса Христа. К этому минарету каждое утро стелют новый ковер. Когда я настоятеля спросил, он мне говорит, что мы, мусульмане, больше вас, христиан, веруем во второе Пришествие Иисуса Христа, но мы не знаем, когда это будет – завтра или через сто веков, и потому мы каждый день готовимся.
– "Вышедший из бурана. Книга бытия", здесь отсылка к Библии. Один из эпиграфов – надпись на праславянском языке на Фестском диске, XVII век до н.э.(о. Крит): “Но есть еще, будем еще мы – в этом мире Божьем…” И еще один эпиграф здесь есть: "Не следует слишком рассчитывать на Бога: может быть, Бог рассчитывает на нас…". Жак Бержье, выдающийся ученый в области химии и электроники, участник французского Сопротивления. Понятно, что выбор эпиграфов неслучаен. И, говоря о русской цивилизации, говорят, мы слишком уж фаталисты, может быть, чересчур, слишком рассчитываем на судьбу и судьбой оправдываемся. А вы говорите, что, может быть, Бог рассчитывает на нас, то есть об ответственности самого человека. И книга посвящена реальному человеку.
– Главный герой – вымышленный. Иван Лыков – это русский крестьянин, потомок русских крестьян, который прошел страшную судьбу: раскулачивание, концлагерь, немецкий концлагерь, снова советский концлагерь, погибшая деревня. Его сын, который родился на Колыме у двух зэков после того, как они освободились, но не могли оттуда уехать, потому что остались ссыльными, решил оттуда уехать на родину своих предков и восстанавливать деревню. И как ему мешают. Вот как раз эпоха неперспективных деревень. Это вот одна линия. А вторая – линия Вадима Туманова. Его знают как друга Владимира Высоцкого, успешного золотоискателя и не более. А это человек большого государственного мышления, государственной воли, который восстановил в условиях концлагеря (на воле это невозможно было сделать) старинную русскую артель, которая вырабатывала четверть всего золота, которое добывала вся страна. Люди чувствовали себя свободными за колючей проволокой. Был там умный начальник лагеря, бывший фронтовик, полковник. Туманов вообще никак не содействовал с администрацией лагеря. И тот неожиданно ему предложил – возглавь артель. И Туманов неожиданно согласился. За его плечами – семь побегов, совершенно невероятная судьба. Он, слава Богу, жив. Я с ним встречался всего один раз.
– А как эта встреча произошла, где, когда?
– Я руководил экспедицией по поискам пропавшего при перелете из СССР в США самолета Леваневского. И мне нужно было попасть на мыс Лисянского под Магаданом, где один вертолетчик (мир очень тесен), с которым мы попали в катастрофу, высадив меня, он разбился, но остался жив и нашел на вершине одной из сопок вытаявшее крыло самолета. И вот мне надо было туда попасть. Когда прилетел во второй раз, я обнаружил рядом с аэропортом поселок из свежевырубленных бревен, очень красивый, ухоженный. Я спросил, а что это? А это Тумановка. Он строил. Кстати, он основатель вахтового метода работы на Севере.
– Туманов?
– Туманов, да. Там строить дома, школы – это нерационально, детей там в холоде держать. А вот вахтовый способ, но при максимальном удобстве вахтовиков.
Ну и вот, мне нужно было попасть в поселок Охотск. Я смотрю, идут несколько человек к вертолету, я попросился до Охотска, они меня взяли. Когда в вертолете они заговорили между собой, я понял, что это как раз легендарный Туманов. Он меня спросил, куда летите. Я говорю, что нужно попасть на мыс Лисянского. Он говорит, туда с трудом дотягивают вертолеты. Я говорю, что пытаюсь сейчас с пограничной службой, может быть, они помогут. Если у вас не получится, говорит, зайдите в наш поселок Тумановка, подойдите к радисту, он со мной свяжется, я вам помогу. Но так получилось, что я нашел оказию другого рода.
– Этот человек жив сейчас?
– Да.
– А сколько ему лет?
– Девяносто три года.
– Я удивляюсь, какие у нас крепкие люди, которые столько пережили: лагерь, климат, семь побегов, добыча золота – адский труд, война…
– Мамонты.
– "Богатыри, не мы…" В чем секрет?
– Как сказать… Отбор. Слабые погибали. Как он говорил, Вадим Иванович, выживали, в основном, кто веровал. Мусульмане, баптисты, даже сектанты, но у кого была какая-то вера, только не коммунистическая вера, они, как правило, выживали, потому что вера их поддерживала. Его гнобили. Потом пришла новая демократическая власть, Гайдар ему сказал, мы с тобой поднимем страну. Тот ему выложил все свои планы, Туманов. Гайдар сделал все наоборот. Его (Туманова) стала гнобить уже демократическая власть. И до сих пор, кажется, на нем чуть ли не семнадцать судов. В советское время его артель работала на Лене, семьсот человек у него, средняя зарплата – четыреста рублей. Министр союзный получал двести рублей. Ну, как они могли простить, когда простые работяги получают четыреста рублей.
– Унижение для начальства.
– Унижение. А тут, значит, его методы хозяйствования, артельные, мешали гайдаровской системе, противоречили ей совершенно.
Стукнуло ему девяносто лет. Я членом редколлегии являюсь московской газеты “Слово”. С редактором вместе отдыхали в Крыму. Он говорит, а ты напиши, что надо как-то отметить. Я написал. Он отправил. Говорит, в следующем номере должно выйти. Я говорю, ты мне гранки покажи. Он говорит, ну что их смотреть, если я не запятой не правил. Я говорю, ну все-таки. Какое-то предчувствие у меня было. Но был шторм, Интернет не работал, так я и не увидел этого. Прошло время. Я вернулся домой. Газета пришла. Смотрю – заголовок другой. Думаю, ну журналисты, чего-нибудь да все равно надо переделать. Но читать не стал – чего читать, я знаю все. И вдруг он мне звонит и говорит, что произошел скандал. Выяснилось, что вместо моей статьи под моим именем вышел пасквиль на Туманова.
– Как так могло быть?
– До сих пор этого никто мне не может объяснить. И вот этот человек, прошедший все, он плакал. Говорит, ну гнобили всю жизнь, но даже на девяносто лет…А я-то ведь не знал об этом.
– Это вообще не вы писали?
– Вообще, это пасквиль, что вот он миллиардер, золото переправлял в США, всякая чушь. Такой страшный пасквиль. И он говорит, встреча у нас была короткой с Чвановым, но я запомнил этого человека, не мог он такой пасквиль написать, не мог.
Хорошо, что это до меня дошло. Я ему позвонил. Он аж расплакался. Говорит, хорошо, что ты позвонил. Такая вот история.
– Михаил Андреевич, возвращаясь вот к этому понятию “русская цивилизация”. Цивилизация – слово такое серьезное, мощное слово. Что позволяет нам сказать, что мы цивилизация целая, не просто страна? Огромная территория между Абсолютом и Бездной? Или что-то другое.
– Ну, территория... К сожалению, территория, которую мы не в состоянии обжить. Мы не в состоянии сделать ее ухоженной.
– И содержать в порядке, да.
– И содержать в порядке. Нас, к сожалению, становится все меньше и меньше. Это те века тотальной войны с Россией нас обескровили. Страшные две революции. До сих пор мы последствия имеем.
– Русский Исход, о котором вы пишете…
– Русский Исход. Бомбы, заложенные Лениным, до сих пор взрываются. Это нарезанные по живому границы. Часть их у нас осталась в Казахстане, часть где-то, история Крыма.
– А раньше был исход староверов.
– Сейчас отмечают юбилей Петра I, что он был великий строитель. Я думаю, он сделал больше плохого для России, чем хорошего. Он разорвал страну надвое, душу народа разорвал надвое. Это был первый большевик. И практически у нас восстановления до сих пор нет. Существует по-прежнему две церкви, и они не находят друг к другу путей.
– А это ведь были миллионы людей.
– Да, очень сильных духом людей. Они шли в сибирские крепи. Их сжигали, и все прочее было. С этого началось. И разрушение шло и шло, и шло. И церковь не устояла, как ни странно. И нас все меньше и меньше.
– Двадцатый век сильно подорвал. Война, сколько мужчин погибло…
– Война. Раскулачивание. Укрупнение неперспективных деревень. Это все одно к одному. И нас с каждым годом по миллиону становится меньше. И вот попытки Путина как-то остановить процесс. Но это слишком сложный процесс – демографический. Там и экономика, и политика, и все очень и очень сложно. Вот сейчас только как-то процесс пошел возвращения русской эмиграции в Россию. А всего пять-десять лет назад, чтобы получить российское гражданство, люди проходили такие испытания! Было парадоксально: говорили, давайте возвращайтесь на Родину и всячески препятствовали.
Кстати, после "Вышедшего из Бурана…" я написал всего один рассказ "Прирастай, Россия!", он вышел в "Нашем современнике", как раз на эту тему – сокращение русского народа. Построен на реальном факте, как семья из Казахстана пыталась переехать в Башкирию. И не просто переехать нахлебниками, а с собственным хозяйством, с конями, коровами, то есть готовое фермерское хозяйство. Мыкались они, мыкались, и ни с чем обратно уехали.
– Недавно дочитала книжку Сергея Белякова, он еще историк, пишет о семье Цветаевой Марины Ивановны: Сергей Эфрон, их сын Георгий Эфрон. Вот когда они вернулись в Советский Союз, сыну было лет 14-15, подросток еще, но он уже сформировался как француз. И он остался французом. Он пытался стать русским, советским, но у него не получалось. Он другой. Не смог. Беляков говорит, что самоидентификация себя как русского, например, она происходит лет до 14, потом уже сложно изменить человека. И, говоря о возвращении эмигрантов, это же, наверное, другие люди. Или они остаются русскими? И что тогда определяет? У вас же об этом тоже много написано, что русский – это очень объемное понятие.
– В эмиграции проявилось очень много талантливых, гениальных русских, но их потомки уже жили только воспоминаниями о прошлом. И я не могу назвать ни одного великого имени русских, которые родились за границей. Ушло…
– Рассеялось как-то?
– Рассеялось. Но в то же время каждый год – сейчас вот я не знаю – собирался конгресс соотечественников. На нем присутствовал Президент, Патриарх, руководитель Государственной Думы, и все призывали возвращаться в Россию, но никто не ехал, потому что они уже совершенно другие люди. У них уже остались только имена – "граф", "барон", "князь"…
– Титулы какие-то эфемерные...
– Титулы. А простой народ, который стремился, ему дороги не было. Вот такой был парадокс. Это было совершенно нехорошее какое-то явление. Простые мужики, которые пытались, у них просто-напросто не хватало денег на оформление. С них требовали справку о владении русским языком. Эта справка стоила шестьдесят тысяч рублей. Откуда у них эти деньги! Я знаю конкретно вот с этих людей русских, которые говорят на русском языке, с них требовали справку о знании русского языка.
– Страна парадоксов. Мы одной рукой подписываем что-то хорошее, а другой какие-то бумажки и препоны чиним, которые не позволяют это хорошее сделать.
– Страна парадоксов. Мы уже много веков больны Западом. Пусть бандит с большой дороги, но чтобы он был с Запада. Кстати, как ни странно, болели этим и славянофилы, великие русские Аксаковы. У нас вот идут экскурсии, и у нас официально, документально подтверждено, что шведский там король какой-то, и они все идут не иначе как от Рюрика. Но объективно, я в этом глубоко уверен, мы на эту тему не раз говорили с Верховным муфтием России Талгатом Таджуддином, – это тюркский род, который под давлением Орды был выдвинут в Россию, ему дали двор, отсюда вообще институт дворянства родился. Юсуповы, Акчурины – якобы, русские фамилии. Они обрусели, приняли православие и вернулись на прежние земли уже русскими, православными. Идеологами православия. Вот в чем сила истинная евразийства-то. Но мы по-прежнему доказываем, что они потомки каких-то там шведских королей. Они даже были этим больны. И вот большевизм вроде бы был против всего западного, на самом деле – зависть к западному…
– Догоним и перегоним…
– Догоним и перегоним. Элементарные джинсы…Рот раскрыв, глядели на все это.
– Но запретное ведь сладко для молодежи.
– И сейчас мы имеем у себя мощную “пятую колонну”. Все элиты наши почти прозападные, творческие элиты, в том числе и писательские. Какой-то всплеск ко всему нашему, отечественному был – возвращение Крыма. И то, что происходит сейчас на Украине, когда нас отсекли этими санкциями от всего западного, тоже в народе у нас какое-то…что наконец-то надо вернуться к себе, заняться собой. В этом есть и положительное, в этих санкциях.
– А не поздно заняться собой, вернуться?
– Заняться собой никогда не поздно. Был такой поэт-песенник Онегин Гаджикасимов. Тоже реальный случай. Он родился в мусульманской семье, крепкой очень. Я приехал в Оптину пустынь, иду, мне нужно было встретить одного иеромонаха. Пригорок, там кельи, лесенка, я по ней поднимаюсь, навстречу мне спускается монах. Седые волосы, в кирзовых сапогах, как ни странно. Лицо мне очень знакомое. Он прошел. Я пришел к своему монаху на встречу, говорю, попался мне человек, он мне напоминает одного человека, но это невозможно, это невероятно – Онегина Гаджикасимова. Он говорит, да, это схимонах. Пришел человек к вере. Даже не просто стал верующим – стал монахом. И не просто монахом, а схимонахом. Вот такая судьба.
– Возвращаясь к тому, что Россия – между Бездной и Абсолютом. Сейчас, похоже, нас тянет в Бездну…
– Нет, я думаю, нет. Мне кажется, какой-то в народе произошел сдвиг от равнодушия. Они что-то говорят наверху, а мы живем своей жизнью – вот это еще с советских времен пошло, когда не верили ничему. Сейчас мы отрублены от всего – и слава Богу. Займемся собой, встанем на ноги. И даже люди, которых ничего кроме своей семьи не интересовало, какой-то сдвиг такой положительный произошел.
– Читаю сейчас книгу "Арийский миф", о том, как зарождались идеи, доктрины, которые привели в 20 веке к нацизму, фашизму. И сейчас слово "неонацисты" звучит. И возникает вопрос, где граница между патриотизмом, любовью к своей национальности, желанием сохранить свой язык, культуру, традиции и между нацизмом.
– У меня в книге целая глава посвящена Гитлеру, как раз этим вот проблемам.
– Вспомнила, как-то мы говорили с вами о статье, которая вызвала переполох среди ученых…
– "Время Концов и Начал".
– Да, "Время Концов и Начал", связано с прогнозами, с активностью вулканов… Вот мы же наблюдаем, что что-то происходит и с климатом, и с планетой. Кто-то говорит – с магнитными полюсами, которые норовят поменяться местами. Вот я говорила про арийский миф. В начале 20 века тоже был всплеск эзотерических знаний, тяги к эзотерике, "Тайная доктрина" Блаватской, поиск Гипербореи, Атлантиды, и немцы ходили в горы, искали вход в Шамбалу, и прочее. Это все тоже как-то циклично происходит? Или люди ощущают кризис, пустоту и ищут что-то, ищут ответы?
– Вот у меня глава как раз об этом: кому на самом деле служил Гитлер. На самом деле, он верил в другое совершенно. А это все – для простого народа. Семеро посвященных самых покончили самоубийством, они унесли эту тайну с собой.
– С разными людьми общаюсь, говорят, что сейчас люди все больше не хотят читать, слышать, смотреть фильмы, где надо сопереживать, где надо сострадать, где, возможно, придется пролить слезы. Говорят, и так жизнь тяжелая, а вы тут еще со своими фильмами, книгами и т.д. Вы всю жизнь сострадаете всему, о чем пишете, – своим героям, стране нашей. Я удивляюсь – это же надо такие силы иметь для этого, чтобы сострадать. Где источник этой силы?
– Кстати, я тоже слышал эти упреки – чего у вас все с трагическим концом, устали от всего этого…
– Подавайте нам позитивно!
– Позитивно. Но в то же время, может, я сейчас немного о другом, – люди читают, как ни парадоксально. Я вот даже на себе чувствую – я получаю письма, что “ваши книги перевернули мою жизнь”. Это есть. Силы? Не знаю я, где. Дело в том, что…может, я это недавно почувствовал, что по жизни меня кто-то ведет, что я не самостоятелен. По большому счету, я, наверное, по жизни неудачник. Но что касается Аксаковых, у меня все получалось. Я иногда против воли даже своей, знаю, что я положил начало, пусть другие занимаются, но опять меня кто-то толкает, чтобы я занимался вот этими делами. Допустим, кто-то меня толкнул в самый последний момент, когда я, журналист “Молодежной газеты”, поехал в Белебеевский район учить мужиков кукурузу сажать квадратно-гнездовым способом.
– Кого вы научить хотели?
– Как раз хрущевское время, кукурузу сеяли от Северного полюса до Южного. Но мужики не очень-то в это верили. И были правы. Кукурузу нужно сажать, но не от Северного полюса до Южного. И вот я поехал.
– Агитировать?
– Агитировать. Проверять, как там они сеют. Другой бы на месте Батырова послал меня дальше. Но не очень-то я приставал к нему с этой кукурузой. Тайно я ехал в бывшее имение Аксакова. И говорю председателю колхоза, к которому мы ехали, что сможем ли туда заехать. Он говорит, обязательно заедем – там завтра должны взорвать остатки церкви.
Кто-то меня, видно, послал за день до этого. Я с трудом уговорил не делать этого. Его (Батырова — ред.) из райкома партии шпыняли, почему не взорвал. Потом он стал секретарем райкома партии, теперь обком партии ему не давал покоя с этой церковью. Он опять не взорвал. С этого началось. Кстати, Батыров его фамилия, башкир, тайный мусульманин. Несколько лет назад он умер.
Как-то я к нему заехал, и он мне говорит: "У нас в роду вообще долгожителей нет, я единственный. Думаю, наверное, Аллах мне засчитал, что я не взорвал русскую церковь".
И вот я иду по этой аксаковской стезе как бы параллельно. Хотя она что-то дает мне и как писателю. И еще к этому, что кто-то меня ведет, охраняет что ли даже. Потому что у меня в жизни, начиная с детства, было много случаев, когда я должен был погибнуть. Не говоря уже о болезнях. Такие "веселые" болезни как туберкулез, остеомиелит, кардиохирурги меня вдоль и поперек резали, две клинические смерти, в Югославии, когда пуля рядом прошла, осколок доски впился в шею… Очень много случаев таких. И у меня такой вопрос. Кто – сомнений у меня нет. Но зачем меня держат до сих пор на этом свете?
Вот сейчас журнал прислал мне вопросы, на которые просят меня ответить. Вопросы такие сложные, как и ты мне задаешь. И не знаю, что отвечать.
– Книга "Вышедший из бурана. Книга бытия" вышла в 2020 году, в Москве, издательство "Вече". Там выходили многие ваши книги, наверное, большая часть.
– Большая часть. Последнее время только издательство "Вече" меня и публиковало. Это удивительно, может быть, потому что экономически оно ничего не выигрывало, также как и книготорговые сети. Эта книга сейчас где-то лежит на складах. Книжный магазин, который следит за моими книгами и всегда старается их приобрести, распространяет, это система книжных магазинов "Планета". Они сами мне звонят, узнают, что у меня вышло, просят свести с книгоиздателями или взять книги у меня.
– Молодцы, редкость по нашим временам такое бескорыстие.
– После нее я еще написал цикл коротких рассказов документальных "Моя родословная", вышли в "Нашем современнике", и тоже стал лауреатом премии года. И тоже получил я много писем.
– Отрывок из главы "Странник" романа-эссе "Вышедший из бурана. Книга бытия"…
Для справки:
Михаил Чванов – автор многих книг и лауреат литературных премий, секретарь Союза писателей России, Почетный гражданин Уфы. Более двадцати лет Михаил Андреевич возглавляет Мемориальный дом-музей Сергея Аксакова в Уфе и Международный Аксаковский фонд.
В 2014 году вошел в шорт-лист Патриаршей премии, а впервые патриарший знак литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия «За вклад в развитие русской литературы» Михаил Чванов получил в мае 2019 года.
"Патриаршая литературная премия учреждена Священным Синодом 25 декабря 2009 года с целью поощрения писателей, внесших существенный вклад в утверждение духовных и нравственных ценностей в жизни современного человека, семьи и общества, создавших высокохудожественные произведения, обогатившие русскую литературу. Премия не имеет аналогов в истории Русской Православной Церкви и других Поместных Православных Церквей". (Информация с официального сайта Московского Патриархата РПЦ)
